Глава 7 из книги: Сага о великой золотой лихорадке на Аляске
Здесь не было ни мира, ни покоя. Все — порыв и смятение.
Когда «Нордерн Лайт» подошла к Ному, Граф и его спутники увидели на рейде невероятное количество судов. Там были пассажирские и грузовые пароходы, вельботы, баржи, бриги, шхуны — корабли со всех концов света. А берег был запружен тысячами людей: в Номе началась золотая лихорадка. Из города доносился стук сотен молотков; чтобы разместиться, приезжие строились целыми улицами.
Летом 1900 года в Ном приехало около двадцати тысяч человек, в основном мужчины, и несколько женщин. Не все собирались заниматься добычей золота, некоторые предпочитали богатеть за счет золотоискателей. Это были многочисленные посредники, капитаны морских судов, содержатели публичных домов, воры-карманники, карточные шулера, а кроме того, владельцы салунов, ведь к тому времени количество питейных заведений в Номе приблизилось к ста.
Одним из тех, кто в том памятном году открыл в городе свой салун, был легендарный Уэйетт Эрп, шериф города Тумстона, штат Аризона. Он отправился на север вместе с женой Жозефин в 1897 году, когда ему было уже за пятьдесят.
Первое время он служил заместителем начальника полиции в городе Врангель, что находится в юго-западной, вытянутой вдоль побережья части Аляски, так называемой «ручке от сковородки». Однажды ему по долгу службы пришлось зайти в салун, арестовать разбушевавшегося посетителя, который всех пугал, размахивая револьвером. При виде Эрпа тот застыл, словно громом пораженный.
— Будь я проклят! — воскликнул он через мгновенье. — Надо же было уехать на край света, первый раз зайти в салун, чтоб разрядиться, и напороться на Уэйетта Эрпа. Ведь это именно ты двадцать лет назад в Додж-Сити меня и еще нескольких парней арестовал и упрятал за решетку!
К весне 1899 года у Уэйетта уже был собственный салун в Сент-Майкле, и он очень неплохо зарабатывал, но, узнав об огромных перспективах, открывавшихся в Номе, продал его и перебрался туда. Вместе с компаньоном Чарли Хокси он построил в растущем городке один из самых больших салунов — салун «Декстер».
Когда летом того же года в Аризоне был убит его брат Уоррен, имя Уэйетта появилось в газете Сиэтла. Вот что там было о нем написано: «...по-прежнему решительный, мужественный и беспощадный. Он никогда в жизни не отступал. Правда, сейчас он уже не убивает, как прежде. Годы остудили его кровь. Многочиcленные раны научили осмотрительности».
И Уэйетт, и его жена мечтали о спокойной, размеренной жизни, но для этого надо было научиться проходить мимо и не вмешиваться в драки. Однажды ночью Уэйетт Эрп ввязался в уличную потасовку, случившуюся рядом с его салуном, и подрался с заместителем начальника полиции Альбертом Лоу, после чего ему пришлось до утра просидеть за решеткой за оказание сопротивления представителю закона. Не успел он выйти на свободу, как тем же летом сцепился с военным полицейским, арестовавшим в его салуне двух драчунов, а в третьей драке он даже умудрился получить огнестрельное ранение в руку.
После этого Уэйетт пробыл на Аляске еще год, а потом все же продал свой салун и уехал. В отличие от всех своих братьев, он тихо умер своей смертью в 1921 году.
Между тем Граф не переставал удивляться разительным переменам в городе. Никогда еще за всю свою карьеру золотоискателя он не видел ничего подобного тому, что сейчас происходило в Номе. На протяжении 50 километров весь берег моря был битком забит людьми, которые, обливаясь потом, мыли золото. Песочные насосы, приводимые в действие моторами, кашляли и плевались, весь берег был окутан голубым керосиновым облаком. Стоял невообразимый шум: старатели ругались, кричали друг на друга, то и дело возникали драки.
Граф оставил на хранение полученные припасы и отправился на берег, чтобы изучить на месте это удивительное сборище. Позже он написал об этом в своих воспоминаниях:
«Столбить участки на морском берегу ниже отметки прилива не разрешалось. Но в девятом пункте „Законов Нома" говорилось, что можно в течение дня владеть землей, на которой стоишь. Чтобы занять побольше места, они толкались, отпихивали друг друга и отчаянно ругались на всех языках мира. Вы владели этой землей до тех пор, пока на ней стояли, но стоило отойти в сторону, как вы сразу же теряли на нее все права. Поэтому приходилось с восходом солнца отправляться на берег, чтобы, до того как придут все остальные, занять хорошее место. Промывка золота на берегу была весьма ненадежным делом. Ведь за ночь прилив смывал все следы работ предыдущею дня, и было совершенно невозможно определить, где песок уже перемыт, а где еще нет».
Некоторые старатели для промывки золота пользовались лотками, но встреча лось и множество других, более сложных изобретений, которыми добывалось золото на миллионы долларов. Один золотоискатель из Австралии привез с собой огромный промывочный желоб, прицепив его прямо к пароходу, на котором добирался сам. Этот желоб надо было цеплять к какому-нибудь судну и тащить по дну вдоль берега. Песок зачерпывался внутрь и беспрепятственно вместе со струей воды выходил наружу, а золото должно было оставаться на стенках. Правда, очень скоро и он, и его необычное приспособление куда-то исчезли.
Была еще одна техническая новинка, от которой ждали высоких результатов. Называлась она «прибоемойкой» и состояла из желоба, который лежал на берегу и одним концом опускался в воду. Песок лопатой набрасывался в его верхнюю часть, так же как и на лоток, и потом накатывавшимся прибоем смывался, а золото должно было оставаться внутри на серебряных пластинах.
У одного старателя было нечто более усовершенствованное: барабан высотой два метра, внутри которого находились серебряные пластины, покрытые ртутью. Его владелец предполагал, что во время прилива песок будет всасываться в барабан, а с отливом вымываться наружу, золото же будет оставаться на пластинах. Некоторые старатели пытались добывать золото со дна моря вдали от берега. Для этого покупались лодки, нанимались водолазы, но успеха такой вид добычи не имел.
Граф не соблазнился добычей золота на морском берегу, да и в Номе оставаться ему совсем не хотелось. Он думал вернуться на Снейк-Ривер. Надо сказать, что прошедшей зимой во время его отсутствия по тем местам прокатилась опустошительная эпидемия тифа. Поговаривали, что первыми начали болеть эскимосы.
Непривычные к новой пище и укладу жизни, привезенными белым человеком, они оказались беззащитными перед страшной болезнью. Обменивая пушнину на муку, они начали печь неизвестные им до этого хлеб и лепешки. От этой пищи они начали болеть, а от них тиф перешел и на номских золотоискателей.
Следует добавить, что из-за существовавшей тогда дороговизны товаров и нехватки домашней утвари живые люди забирали себе одежду и вещи умерших, чтотакже способствовало распространению болезни, — началась эпидемия.
Возникли сложности с захоронением покойников. В городе не было ни церкви,ни кладбища, не было и соответствующего закона. Безо всякого отпевания мертвых просто отвозили выше по течению Снейк-Ривер и оставляли там. Сгребали в сторону мох, складывали трупы в замерзший прибрежный песок, читали короткую заупокойную молитву и на этом считали свой долг исполненным.
Новичкам же вообще не было дела ни до покойников, ни до тифа. У них на умебыло только одно — золото, и когда они прослышали, что его в избытке по берегам Снейк-Ривер, то бросились туда и принялись копать. Кайлы вонзались в берег, песок летел на лотки — и на свет появлялись покойники. Сперва из песка могла показаться побелевшая нога, а за ней и весь труп целиком. Осыпая его отборной руганью, не склонные к сентиментальности старатели выбрасывали труп куда-нибудь подальше.
Поэтому повсюду стоял тошнотворный запах разлагавшихся трупов, которые все откапывали и откапывали. Если кто-то подбрасывал труп на участок соседа, в ход шло оружие.
Когда Граф увидел все это, ему стало не по себе, он решил опять вернуться в Ном и навестить старых друзей.
Между тем среди жителей города росли беспокойство и неуверенность. В Номе вновь появился Карпентер, охотник за чужими участками. Только на этот раз он приехал не один, а в сопровождении судьи по фамилии Нойес и целого корабля солдат. Судья Нойес получил официальную должность и после этого вместе с Карпентером развил бурную деятельность, начав с того, что перерегистрировал на свое и его имя понравившийся им участок в городе для строительства собственного жилья. Они выбрали для себя то место, где сейчас находится квартал «Бэррак Сквер», а в то время там стояли срубы. Безо всякого предупреждения они стали сносить их и вообще вели себя так, словно прежних хозяев вовсе не существовало, а собравшимся вокруг зевакам они объявили, что намереваются расположиться там надолго.
Возглавляемый Нойесом суд начал работу с рассмотрения заявок на разработку золота, сделанных лапландцами, признал их недействительными, и они сразу же перешли в собственность Карпентера, потому что он еще раньше зарегистрировал их на себя. Вместе с Карпентером и судьей Нойесом в Ном прибыл еще некто Александр Мак-Кензи, официальный приемщик, которому на время судебного разбирательства ответчик обязан был сдавать все свое золото.
По свидетельству газеты «Ном Дейли Кроникл» от 16 августа 1900 года, местные жители прекрасно понимали, что результат всех этих судебных исков был предрешен. «И дня не проходило, чтобы не было начато еще одного судебного дела, и в девяти случаях из десяти ответчиками оказывались бедолаги-шведы, все преступление которых состояло в том, что они потом и кровью добывали свое богатство, которое кому-то захотелось заполучить значительно более легким способом. Единственной причиной, по которой первой жертвой этих разбойников стали шведы, было то, что шведы были не гражданами США, а, как правило, любое преследование иностранцев всегда находило массовую поддержку. Большая часть наших сограждан склонна считать нахлебниками всех, рожденных за пределами США, даже если они должны получить или уже получили американское гражданство».
В число жертв попал и Яфет Линдеберг, а поскольку у него с Бринтесеном и Линдбломом было собственное акционерное общество «Пайонир Майнинг Компании, оно тоже оказалось втянутым в судебное разбирательство. Всем троим акционерам было предложено в 24 часа покинуть свои участки. Положение было настолько серьезным, что даже близкий друг Линдеберга, Чарльз Лейн, ставший к тому времени преуспевающим и весьма уважаемым гражданином Нома, ничем не смог ему помочь.
Линдеберг был арестован и содержался под стражей до тех пор, пока за него не был внесен залог. Освободившись, он попытался переманить Мак-Кензи на свою сторону, для чего предложил ему взятку размером в один миллион долларов, на что тот лишь усмехнулся и отрицательно покачал головой. Блюстители закона продолжали действовать в том же духе. Солдаты охраняли отчужденные участки, горные работы продолжались под надзором Мак-Кензи. Каждый вечер до предела нагруженные лошади везли мешки с золотом с Энвил-Крик в Ном, где оно попадало в руки Мак-Кензи.
Надо сказать, что и Линдеберг, и его друзья были далеко не ангелами и порой не чурались воровства и других правонарушений. Они сняли комнату в доме напротив банка, в котором Мак-Кензи держал золото, полученное в результате судебных процессов. Из окна этой комнаты они круглыми сутками следили за банком. И вот однажды, когда Мак-Кензи выходил оттуда с саквояжем, полным золота, его внезапно окружили вооруженные люди. Не выпуская из рук саквояжа, Мак-Кензи успел быстренько ретироваться обратно в банк. В другой раз Линдеберг и его люди наняли банду головорезов, чтобы те устроили засаду людям Мак-Кензи и выгнали их с захваченных под прикрытием закона участков.
Между тем дошла очередь и до самого Ч. Д. Лейна. Когда-то он скупил почти все принадлежавшие лапландцам участки, и вот теперь ему было велено передать их Мак-Кензи.
— На время судебного процесса я приостановлю там все работы, — пробовал возразить он.
— Ни в коем случае, — был ответ. — Добыча золота не должна останавливаться. Солдаты получили очередной приказ покинуть казармы, и они его выполнили.
В результате все золото, которое вплоть до вынесения судебного решения добывалось на участках Лейна, поступало на хранение к Мак-Кензи. Если бы решение было принято в пользу ответчика, все золото пришлось бы возвратить, да вот только дело в том, что никакого учета добычи и контроля за ней не велось, поэтому даже в таком случае львиная доля золота осела бы в карманах приемщика и его помощников.
Линдеберг свое дело проиграл, все его участки достались Карпентеру. Возникла очень острая ситуация, за Лейном велась постоянная слежка. Он обратился за помощью к своему адвокату, но тот объяснил ему, что закон на чужой стороне. Оставался единственный выход — перехитрить врага.
Как раз тогда на рейде Нома к отплытию в Сиэтл готовился пароход «Огайо». На него грузили товары, в грузовых трюмах размещали всевозможные ящики и бочки. Когда на «Огайо» подняли якорь и пароход вышел в Берингово море, из одной пустой бочки вылез не кто иной, как сам Ч. Д. Лейн. Он тайком пробрался на борт корабля и теперь в поисках правды направлялся на юг.
Он был вынужден действовать очень осторожно, ведь его противники имели влиятельных друзей. Лейн отправился прямо в Вашингтон, разыскать там сенатора-скандинава. Им оказался Кнут Нельсон, сенатор от Миннесоты. Узнав о том, как поступили с Линдебергом и другими лапландцами, Нельсон возмутился до глубины души, начал действовать, и уже никакая сила не смогла бы его остановить. Так разразился Номский скандал.
Нойес, Мак-Кензи и Карпентер были арестованы и доставлены в Вашингтон, где предстали перед судом. Их признали виновными, но присудили им всего по году тюремного заключения. Жители Нома сочли такое наказание совершенно недостаточным. Ведь у Мак-Кензи в Номе осталось золото на сумму около шестисот тысяч долларов.
Все же, благодаря этому судебному расследованию, бедственное положение лапландцев на Аляске оказалось в центре внимания представителей законодательной власти. Выяснилось, что лапландцы прибыли на Аляску для несения государственной службы в соответствии с решением правительства США, и поэтому должны были рассматриваться как американские граждане. Почему же этого не произошло? Оказалось, что во всем был виноват чиновник. Когда лапландцы по пути на север сделали остановку в Сиэтле, миссионер Калман отвел их в регистрационное бюро, где они должны были получить свои документы. Однако чиновник, который отвечал за это, отнесся к своим обязанностям халатно, подумав, что они все равно отправляются на Северный полюс, а там документы ни к чему. Поэтому, хотя он и выдал им документы, но не зарегистрировал их как граждан США, не забыв при этом взять с них соответствующую пошлину, которую положил себе в карман.
Судебные тяжбы, склоки старателей, работавших на побережье, все больше склоняли Графа уехать из Нома. У него ведь еще оставалось два участка, которые год назад Лейн почему-то не выкупил. Ни на что особенно не надеясь, Граф все же решил попробовать поискать там золото.
Как-то утром, взяв с собой только лоток и лопату, он отправился на ручей Балто-Крик, где находился один из его участков. Первая проба почти ничего не дала, да и следующие в общем-то тоже были не очень удачными: всего на пятнадцать центов. Тем не менее Граф достал из кармана листок бумаги, аккуратно ссыпал на него золото, завернул, спрятал в карман и пошел обратно в Ном. Он понимал, что для серьезной разработки этих участков требовались дополнительные деньги, его собственных средств было недостаточно.
В Номе он первым делом отправился в контору к Яфету Линдебергу. Но Яфет был очень занят, ему надо было решать юридические вопросы, проводить деловые встречи, и он не нашел времени для Графа. Можно было попробовать обратиться к Фрэнку Мак-Уэллену, он тоже к тому времени возвратился в Ном, да у него от прежних богатств остался только титул Герцога Ламберлендского, которым он сам себя наградил в Сан-Франциско.
Подобно многим золотоискателям, Граф имел обыкновение обдумывать все свои жизненные ситуации в салуне, поэтому он отправился в бар «Аляска», чтобы там хорошенько надо всем поразмыслить и постараться найти какое-нибудь решение. В баре с ним разговорился сидевший по соседству незнакомый мужчина. После пары стаканчиков виски новый знакомый уже спрашивал у Графа, не осталось ли у него каких заявок. В своих воспоминаниях Граф на собственном примере описал характерную для Аляски того времени сделку:
«Конечно, остались, — ответил я ему, — еще два участка на Балто-Крик, но мне от них мало проку, не хватает пары тысяч долларов, чтобы по-настоящему заняться их разработкой". Мой новый знакомый молчал, подкручивая светлый ус, но я отлично знал, что происходило у него в голове: „Рискнуть, что ли? Сейчас все рискуют. Что такое две тысячи долларов? Пустяк, да и только!"
Наконец он прервал молчание и сказал, что его фамилия Йоргенсон, что он датчанин и служит капитаном на небольшой шхуне. Еще он сказал, что имеет постоянный заработок, но вокруг все только и говорят о золоте, вот он и решил, почему бы ему тоже не попробовать.
— А золото в этих участках есть! — спросил он.
Тогда я вытащил из кармана бумажку, развернул ее и показал золотые пылинки. У него прямо глаза загорелись. „И что, это с одной промьвки"
В этот момент ирландский герцог Мак-Уэллен, который сидел рядом с нами с другой стороны, выронил из рук стакан, и звон разбитого стекла заглушил мой ответ. Мне повезло, Йоргенсон подумал, что я сказал „да". Если бы он знал, что эти пылинки были результатом восьми промывок, он ни за что не выложил бы своих двух тысяч долларов и участки на Балто-Крик так и остались бы нетронутыми, по крайней мере на время.
Хотя Йоргенсона и не миновало безумие золотой лихорадки, он хладнокровно настоял на очень жестких для меня условиях сделки. Он потребовал не только возмещения своих денег, но еще и половину всего золота, которое будет добыто на моем участке. Это была слишком высокая плата за жалкие две тысячи, но у меня не было другого выхода: или такая сделка с Йоргенсоном, или ничего. Я согласился, и мы отправились в бакалейный магазин „Аляска", где составили и подписали договор, и он дал мне нужную сумму. Теперь можно было приступать к делу».
Граф подсчитал, что в течение одного дня можно насыпать в желоб лотка тысячу лопат грунта, и если с одной лопаты получать золота на один цент, то за день общая сумма составит десять долларов. Ничего похожего на то, что было в прошлом году, но на большее он и не рассчитывал.
Надо сказать, что не все в Номе изменилось в худшую сторону, были и положительные моменты. Так, например, там в избытке было рабочих рук. Тысячам вновь прибывших искателей счастья просто негде было промывать золотоносный песок, -на всех не хватало места, поэтому людям приходилось зарабатывать на жизнь по-другому. И Георг всего за пять долларов в день и питание без труда смог нанять нужное количество рабочих.
Подешевела не только рабочая сила, но и припасы, ведь теперь груженные продовольствием пароходы приходили в Ном ежедневно. В былые времена за порцию виски приходилось расплачиваться щепоткой золота, а теперь это стоило всего 25 центов. Правда, это была обманчивая дешевизна, потому что в городе не водилось такой мелочи.
Георг подсчитал, что если все пойдет нормально, то, за вычетом расходов на питание, по два с половиной доллара на человека, и заработной платы, ему с Йоргенсоном будет оставаться два с половиной доллара.
Георг одолжил у Йоргенсона спасательную шлюпку, чтобы на ней перевезти припасы к месту работ. Затем он нанял двух человек, вместе с ними загрузил в шлюпку инвентарь, продукты, палатки и печку, работники взялись за весла, и они поплыли вверх по Снейк-Ривер. Километров через двадцать пять они пристали к берегу, разгрузили шлюпку и оставшийся путь проделали пешком, неся весь груз на себе. Прибыв на место, они запрудили речку, сделали в запруде слив и подвели к нему 120-метровый рукав, имевший в диаметре 35 сантиметров. Через этот рукав вода должна была поступать в два желоба с поперечными канальцами.
Когда все было подготовлено для начала работ, Георг вернулся в Ном, нашел там еще пару дюжин парней покрепче и назначил им встречу на следующее утро в салуне
«Дискавери». Он выбрал для встречи именно этот салун; потому что в нем всегда была чистота и порядок. А принадлежал он Магнусу Кьелсбергу, бывшему китобою родом из Норвегии, который разбогател, став компаньоном Яфета Линдеберга.
На другой день ранним утром все собрались и отправились на Балто-Крик. Непривычные к большим пешим переходам, люди ворчали по поводу стертых ног и отсутствия питания. На место они пришли затемно и после скудного ужина завалились спать, завернувшись в одеяла.
На следующий день рабочие подсоединили и закрепили рукав и приступили к промывке. Добыча золота сродни азартной игре, никогда не знаешь результата, поэтому, едва дождавшись конца работ, Георг поспешил в свою палатку, чтобы взвесить мешочек с намытым за день золотом. Рабочие в ожидании столпились снаружи.
Пока Георг производил взвешивание, все стояли, затаив дыхание. Получалось по 3,8 доллара на человека. Георг прекрасно понимал, что это было ничтожно мало, такой выработки было недостаточно даже для выплаты жалованья. Однако, выйдя из палатки, он улыбнулся как ни в чем не бывало, всем своим видом показывая, что дела идут отлично. Он надеялся, что следующий день будет удачнее. Но на следующий день результат был ничуть не лучше. Георга одолевали тревожные мысли. «Черт подери, — думал он, — если так и пойдет, я потеряю все, да еще этот Йоргенсон с меня шкуру спустит!»
Вечером третьего дня мешочек с золотом был значительно тяжелее, выходило по 20 долларов на человека, это было уже кое-что. То же самое повторилось и в последующие три дня. Теперь Георг мог расплатиться с рабочими. Но потом вдруг добыча золота вновь снизилась до 4 долларов на человека. Неужели золото кончалось?
Георг начал копать вдоль ручья. В одном месте по обоим берегам содержание золота в песке заметно увеличилось, Георг распорядился перенести туда промывочные желоба и там продолжать работу. Добыча сразу же возросла. Медленно, но верно кошели наполнялись золотом. Через некоторое время Георг побывал в Номе и вернул долг Йоргенсону. После этого у него оставалось достаточно золота, и он еще на две тысячи долларов закупил продуктов.
Кроме того, Георг нанял десятника, немца по фамилии Лютцингер. Теперв^его бригада могла работать круглосуточно. Первая смена заступала в восемь утра после плотного завтрака. Завтракали обычно овсяной кашей или горячими пышками, омлетом из яичного порошка, ветчиной и кофе. Работали до часа дня, потом обедали. На обед ели бобы с беконом или мясные консервы с тушеным сушеным картофелем, свежий был слишком тяжел и доставлять его из Нома было дороговато. На десерт, а без него не обходился ни один обед, обычно бывал пирог или пудинг с сушеными яблоками или курагой. После обеда работа продолжалась до 7 часов. Вечером рабочие ужинали, они ели тушеный горох или бобы со свиными шкварками, бекон, пирог и пили чай. Георг старался по возможности разнообразить пищу своим работникам. Раз или два в неделю из Нома на лошадях доставлялось свежее мясо и овощи, и тогда устраивался пир с овощным супом и бифштексами.
Вторая смена начинала работу в восемь вечера и имела такой же режим и состав питания, как и дневная. Стоял полярный день, и работа спорилась. Если удавалось намыть золота больше обычного, Георг угощал всех виски. Он доставал ящик виски и говорил рабочим:
— Угощайтесь, вы сегодня это заслужили, только учтите, того, кто напьется, тут же уволю.
Такой подход всех вполне устраивал, и на участках Георга никогда не было никаких безобразий.
Через три недели в лагере побывал Йоргенсон. Получив обратно свои две тысячи и предвкушая большее, он захотел ознакомиться со всем на месте. На лодке с двумя матросами он поднялся вверх по Снейк-Ривер, а потом, так же как и Георгу, ему пришлось продолжить путешествие пешком. Это оказалось тяжелым испытанием для старого морского волка. Уставший, голодный и искусанный полчищами комаров, он все же добрался до лагеря.
При виде рабочих, кидавших песок в желоба, его настроение сразу улучшилось. В самом деле, какое значение имеют небольшие неудобства, если речь идет о золоте.
— Да вы здесь хорошо живете, — заметил он, осматривая палатки.
— Живем хорошо, это верно. Иди-ка сюда и посмотри, как мы тут хорошо работаем, — позвал его Георг.
Георг показал ему туго набитые мешки с золотом, и у Йоргенсона от изумления округлились глаза, он воскликнул:
— Граф, как мы разбогатели, как мы разбогатели!
— Погоди, погоди, — остановил его Георг. — Вот в этом мешке — зарплата рабочим, ее трогать нельзя, этот мешок — на еду. А вот в этом — наша прибыль. И еще на три тысячи долларов хранится у Тэкса на депозите.
Йоргенсон радостно похлопал Георга по плечу:
— Ты просто молодчина! Никогда я еще так выгодно не вкладывал денег. И, главное, никакого риска...
-0+3
Юрий, 19.11.17 15:57:48
Ну и свинарник у них был в Номе 1900-м.